Иной раз нужно уметь ездить по городам в одиночестве. И, прежде всего, это связано с тем, что, когда ты один, ты можешь понять какие-то сложные вещи куда быстрее, чем когда ты с компанией. Заняться медитацией. Так и было со мной в 2013 году, когда я приехал в Питтсбург.
Город выплыл из-за горы, где-то внизу длинного хайвея, своими небоскребами, своей какой-то мощью и одновременно чем-то жутко душевным. Может, это только я увидел. А может, оно так на самом деле. Не знаю...
Знаю, что, идя по узким, часто мощенным брусчаткой улицам этого относительно нового в мировой истории города, я совершенно ясно, каким-то непонятным образом, ощущал его историю. Нестерпимо ныли натертые крoсовками ноги, времени до наступления темноты было совсем немного, но я гнал себя дальше по улицам. Надо увидеть как можно больше. Нужно добраться до черной башни US Steel, потому что она, как церковь Св. Петра в Риге, указывает путь. Обязательно добежать до стрелки двух рек, из которых выходит третья. Увидеть эти сотни стальных мостов, которые построены за какие-то немыслимые сроки. Пройтись вдоль ярмарки. Услышать рукоплескания зрителей какой-то игры, на стадионе через реку. Увидеть остатки старинного французского форта.
И все это время молить Бога, чтобы карта памяти в фотоаппарате не кончилась и все мои снимки влезли туда. Потому что в этой жизни часто единственное, что остается, — это та самая память и фотографии далеких мест, которые стали столь близкими. Другой на моем месте не понял бы, не увидел, не оценил... А для меня именно этот город, совершенно чужой, через который я несколько раз проезжал, пролетал, не замечая и не видя, внезапно открылся, как будто прося увидеть его. Будто на ухо мне нашептал: «Меня все забыли, я никому больше не нужен, как был когда-то. Ржавчина проедает мои железные опоры. Мои ямы на дорогах уже никого не волнуют. Я постарел, а старики молодыми так часто выбрасываются на свалку, как ненужные башмаки, вышедшие из моды».
И вроде бы нет ничего особенного в этих городских кварталах, часто очень обшарпанных. Нет никакого шика в частной застройке рабочих кварталов на склонах рек. Кого интересуют старые склады с тяжелыми черными железными дверями и потемневшими от смога и времени кирпичными стенами? Заводские столовые и небольшие магазины по своему выбору даже рядом не стоят с тем немыслимым развратом от предложения в Нью-Джерси вдоль побережья.
Но, видимо, все-таки смысл не в этом. Смысл, скорее, в истории. Смысл в узких, почти средневековых улицах. Смысл в том, чтобы не только увидеть старую внешнюю оболочку, а, скорее, поверить в будущее. Поверить, как в какой-то культ, каких-то добрых городских духов, которых именно ты должен разбудить, позвать заново, прокричать им, что они не забыты и что я, стоя на их мостовой, в их городе, в их сердце, знаю об их существовании. И благодарен, что понял это. Благодарен, что услышал и нашел. Оставил на память в сердце и на фотографиях.
Одно только не сходилось во всем этом. Да, я приехал туда один, но хотел бы, чтобы со мной была она. Потому что только я мог все показать и рассказать ей. Потому что только я знал, что можно разбудить в ней. Потому что ни с кем в жизни ей не было и, скорее всего, никогда не будет так интересно, как со мной.
И в конечном счете, когда стало уже совсем темно, зажглись фонари, а я стоял и стоял на набережной, на самом мысе, в самой старой части города, в голову бесконечно лезли слова из песни:
«Я кричу “ау” весне,
Я тебя зову во сне.
Что же ты ответишь мне
Наедине?..»
Ответ пришел, когда я приехал в это замечательное место, в этот город, но уже со Златой в 2017 году.
И приеду туда опять...