Господи, я то ли старая, то ли очень впечатлительная, то ли просто память у меня ого-го-го.
Я помню все «наше». Я помню капроновые колготки, которые безбожно вытягивались везде и или висели грустным упреком на талии, или наоборот впивались в бока со всей силы, от чего ниже пояса из колготок надувался воздушный шарик. В первом случае ты могла бесконечно скатывать колготы в валик — их надо было подтягивать и подтягивать, вытаскивать поверх юбки, а сверху натягивать кофту — да-да, это только в иностранных фильмах женщина снимала блузку и под ней оказывалось худенькое тело в бюстгальтере и юбочке. У советской женщины там еще были колготки, натянутые почти до шеи, про качество и внешний вид лифчика промолчу. Но и его надо было и ушивать, и затягивать и иногда, для пущей верности, завязывать узлом.
Те колготки, что впивались в талию как злыдни, создавали полное ощущение облака в штанах (Маяковский как чувствовал). Ты шла и сверху у тебя был надутый живот — попробуй не вспучься в такой ситуации, а сразу на коленями парило то самое облако из мерзкого капрона, я чувствовала себя как будто надела два полуспущенных воздушных шарика.
Я помню наши прокладки — да, мужчины, да, вам не понять, хотя вы можете вспомнить советские презервативы. Я помню наш запах в общественном транспорте и закрытых помещениях. Редкие оригиналы пользовались нашими же дезорантами. Я лично помню «Яблочный». В случае его использования к концу рабочего дня от тебя несло потом, но вперемешку с яблоками.
Я помню, что из нашего же веселенького ситца не могли нашить веселеньких платьев. Помню, как костюмер фильма «Москва слезам не верит» распорола несколько мужских брюк, чтобы сшить своей героине тот самый твидовый вроде как костюм. Помните, Катерину на фабрике в костюме? Так вот это те самые перешитые брюки.
Я помню наши машины скорой помощи, наши магнитофоны, да что там, наши бинты, которые только и делали, что лихо крошились в рану. Я помню нашу жвачку — смесь картона с апельсиновым ароматизатором.
Наш ответ «Тому и Джерри» — «Ну, погоди!», где волку отрывали хвост так натурально, что ты невольно съеживался.
Единственное, что я не помню — хотя бы одной приличной вещи отечественного производства. Ракеты? Так я не пользовалась ими в быту. Подводные лодки не возили меня на море, меня туда возил поезд, в котором, уж простите за натуральность, мы все ходили в уборную на рельсы. Космические корабли? Да, и ими мне не пришлось ни разу воспользоваться, зато я летала самолетами Аэрофлота, которые, вот же чудо, никогда не падали.
Когда занавес открыли и воровать идеи каких-то конкретных изобретений стало сложнее, россияне стали заимствовать праздники, традиции, обряды и отношение к жизни. И сразу оказалось, что Хэллоуин интереснее, чем день Ивана Купалы, что звать замуж надо с кольцом, что выпускники должны быть одинаковы одеты в мантии, что день Матери это не то же самое, что Восьмое марта, что собаки из приютов не хуже, чем купленная в магазине, что инвалиды тоже люди, что голубые тоже люди, ругать президента — нормально, что мусор надо перерабатывать и так далее, далее, далее.
Все, что было, есть и будет приличным в той же России, пришло с Запада. Все абсолютно, включая те самые духовные ценности (о, да, и это отдельный разговор, и речь совсем не о религии, потому что она как раз духовные ценности разрушает и отнимает).
Вот уже восьмой год я мучительно стараюсь вспомнить что-то наше, что я могу дать своим детям тут, в США, и восьмой год не могу им этого дать. За неимением.